Мое знакомство с прозой Довлатова произошло только после его ухода из жизни. Так получилось, что про Довлатова я узнал из некролога в «Огоньке», где его назвали самым популярным русскоязычным прозаиком в Америке. Вскоре мне попала в руки повесть «Иностранка». Признаюсь, эта вещь мне не понравилась.
Только когда прочитал рассказы Довлатова, написанные от первого лица, я им по-настоящему очаровался. Это было прекрасно, хотелось читать еще и еще. Когда же я начал работать в газетах, то Довлатов стал еще ближе, еще роднее. Хотелось узнать о нем больше у людей, кто с ним успел поработать, был с ним близко знаком. В середине девяностых журналистам поколения Довлатова было чуть больше 50 лет. Я при случае расспрашивал их о своем любимом писателе и получал в ответ совсем не то, что хотел услышать. Как я заметил, для них он не кумир и не авторитет. «Это не я был знаком с Довлатовым, это он был знаком со мной», – однажды резко сказал мне один из них, член Союза писателей советских времен.
Понять их можно, они ведь сами все журналисты (как писал Довлатов в «Компромиссе»: «Из тридцати двух штатных единиц редакции двадцать восемь были золотыми перьями республики»).
А писатели – это Достоевский, Чехов, Солженицын… Примерно так же относились к Высоцкому большинство актеров того поколения: мол, мы сами актеры, а поэт – это Пушкин.
Что же, как писал Есенин, «большое видится на расстоянии». К 80-летию Довлатова отношение к нему у его бывших коллег изменилось. И вот человек, который лет двадцать назад ничего не хотел слышать о нем, помог мне – дал электронный адрес Наташи («ее надо называть именно Наташей, а не Натальей») Шарымовой, живущей в Нью-Йорке журналистки, критика, фотографа, автора воспоминаний о Бродском, Довлатове. Пишу ей, получаю совет обратиться к самой Елене Довлатовой, вдове писателя.
В итоге я узнал о Довлатове чуть больше, и он стал мне еще немного ближе.
Источник: